Вопрос о вырождении очень стар. Давно было подмечено, что народы и отдельные семьи появляются и исчезают, идут в гору и приходят в упадок, и в связи с этими наблюдениями стали возникать вопросы о законах этой участи; люди, бывшие (или считавшие себя) свидетелями упадка, винили в нем обычно не только дурные учреждения, но бранили, кроме того, своих современников за то, что они уступали своим предкам, ценность которых была— действительно или только, как им казалось,—совсем другая. Временами эти жалобы и призывы о помощи начинают звучать сильнее (раздаются они и в наши дни), однако, такой эпохи, которая осталась бы совершенно свободной от этик забот, у культурных народов, надо полагать, никогда не существовало.
В случаях же действительной гибели какого-либо народа а равно и почти всегда, когда в определенные периоды начинало живее сказываться чувство страха перед упадком, во всех этих случаях всегда заходила речь также и о нервном вырождении, о болезнях, преступлениях и упадке нравов. Возможно, что жалобы эти были часто неосновательны и являлись просто выражением душевной слабости и раздражимости, но в этом случае жертвами дегенерации были все-таки по крайней мере лица, их высказывавшие. Говорят иногда, что эпохи подлинного вырождения заблуждались относительно своего состояния или даже считали себя стоящими на высоте; это едва ли верно целиком, но зато не подлежит сомнению, что почти все, погубленные судьбой народы, были объявлены потом болезненно ослабленными и нравственно развращенными.
Несмотря на это, проблема вырождения всплывает в психиатрии довольно поздно. Она развивается здесь в качестве ветви учения о наследственности, господствовавшего над этиологическими взглядами врачей-психиатров с половины прошлого столетия, т. — е. по-видимому, независимо от всяких социальных и исторических соображений, независимо также и от страха перед гибелью народа или, как теперь говорят, расы. Независимость эта, однако, только кажущаяся. Творческие работы Morel’я приходятся как раз на ту эпоху, когда научная психиатрия, наряду с подлинными душевными расстройствами, начала изучать формы и проявления психических уклонений, рассматривавшиеся до тех пор исключительно с этической или самое большее с социальной точки зрения. Самоубийства, преступления, пороки, всякого рода нравственные и интеллектуальные дефекты и прежде всегда считались признаками упадка, от прежних эпох ускользало только сродство этих явлений с душевными болезнями. Включив и их в среду своего исследования, психиатрии пришлось взяться за вопрос о вырождении и принять участие в его разрешении.
Принять участие. Ибо вопрос этот нельзя трактовать односторонне, с чисто психиатрической точки зрения. Попытки эти делались, но, может быть, именно потому-то и остановилось так быстро в своем развитии то научное движение, основоположником которого был Morel.
Да и успехами, начавшимися и наблюдаемыми нами в последнее время, мы обязаны расширению кругозора психиатрических интересов. В наши же дни проблему эту все время выносит на поверхность и не дает ей исчезать из наших взоров социальное течение нашей эпохи.
К этому присоединяется еще следующее. Вопрос о том, находится ли какой — либо народ (или семья) на высоте, идет ли он в гору, или клонится к упадку, был уже испокон веков вопросом политическим или социальным. Но когда он возник также и перед врачами (почти в той же, лишь несколько менее широкой форме), то все естествознание уже стояло под знаком эволюционной теории. Таким образом, учение о вырождении связано со своих первых зачатков с идеей развития, и центр тяжести в его трактовке переместился за последние десятилетия в область антропологии вовсе не случайно. Проблемы дегенерации и расы связаны в настоящее время неразрывно.
Отсюда сразу вытекает также и тесная связь с историей. Вырождение может быть понимаемо лишь как процесс, как эволюция, значит, где оно относится к человеку лишь исторически. Мы теперь еще не знаем даже того, увеличивается ли в настоящее время число душевных заболеваний, или нет, и один этот факт должен научить нас, что вопрос о вырождении не может быть решен на материале одного единственного, современного нам поколения. Только после наблюдения целого ряда сменяющих друг друга поколений, недоступного единичному наблюдателю, и лишь после сравнения этих поколений может выясниться то направление, по которому идет кривая их судьбы.
Психиатрии поэтому здесь всегда будет нужна помощь истории; психиатрия должна будет выяснить (и притом исключительно с точки зрения своих собственных ближайших задач), существовало ли в какие либо исторические эпохи, например, в эпохи политического упадка, прогрессирующее ухудшение душевного здоровья!). Лишь таким путем она избежит опасности и не примет случайных моментов эволюции за закономерные, и только при этом условии она получит возможность поставить прогноз современному поколению.
Таким образом, здесь соприкасаются при решении одной задачи две области знания, обычно резко разделенные. Историки, экономисты, антропологи и врачи объединяются в общей работе или должны были бы сделать это. Выло бы неправильно сказать, что руководство было и осталось за медициной, хотя могло бы показаться, что это так, потому что популярная литература, трактующая во всевозможных формах и всегда с медицинских точек зрения о вырождении, действительно огромна; однако, если быть честным, то придется согласиться, что научные достижения (за время после Morel’я) не оправдали своих претензий. Нет слов в области клиники, в изучении заболеваний, называемых в настоящее время дегенеративными состояниями, кое-что достигнуто; основные же вопросы (что такое вырождение и существует ли вообще нечто, называемое этим именем) ставились отнюдь не часто, еще реже за них. принимались с полным сознанием дела, и, конечно, нечего говорить о том, что они остались нерешенными.
Однако их придется решить, если мы хотим знать, не вырождаемся ли мы сами, не гибнем ли мы вследствие вырождения.
Мы должны оставить открытым, сможет ли когда-либо история извлечь пользу из психиатрических исследований подобного рода. Необходимым условием для этого было бы доказательство, что вырождение (в психиатрическом смысле) может иметь причинное значение в процессе гибели народов. Если же оно только следствие упадка, только симптом надвигающейся гибели, то историк, может быть, удовольствуется тем, что констатирует его наличность.