Читатель, вероятно, хотя раз в жизни видел припадки падучей болезни или эпилепсии. Среди кажущегося полного здоровья человек внезапно теряет сознание, иногда сильно при этом вскрикивая, затем падает как подкошенный—словно сраженный ударом невидимой силы, — и начинает биться в жестоких судорогах. Все это происходит так неожиданно для него самого, что он не успевает ни прислониться к чему-нибудь, ни опуститься помягче, у него не хватает даже времени, чтобы отодвинуться от раскаленной печи или находящейся на полном ходу машины, — благодаря этому припадочный всегда подвергается серьезной опасности, иной раз даже для жизни, рубцы же на голове считаются одним из отличительных признаков эпилептика. Часто еще во время падения у больного перекашиваются лицо и рот, взгляд останавливается, а глаза как бы насильственно поворачиваются в одну сторону. Затем по лицу пробегает несколько молниеносных подергиваний, голова обычно поворачивается в одну сторону или закидывается назад, иногда несколько раз судорожно ударяясь при этом о землю, зубы с громким скрежетом сильно стискиваются, часто до крови прикусывая язык. Дыхание затрудняется, в глотке слышится клокотанье или хрипенье, а изо рта, пенясь, в обильном количестве вытекает и разбрызгивается окрашенная кровью слюна. Вся мускулатура тела на короткое время приходит в состояние крайнего напряжения и кажется как бы застывшей. Затем напряжение разрешается, мышцы тела приходят в движение, и начинаются настоящие клонические судороги (более или менее правильно повторяющиеся сокращения мышц в отличие от однократного их сокращения с последующим длительным напряжением, называемого тонической судорогой). При этом все тело покрывается потом. Лицо синеет или делается белым как мел. Часто больной упускает под себя мочу, реже кал. Зрачки обыкновенно расширены против нормы и не дают реакции на свет (не суживаются при освещении). Сознание у человека, находящегося в припадке, почти всегда совершенно отсутствует: он не отвечает на вопросы и не реагирует на внешние раздражения, даже такие, которые обычно вызывают сильнейшую боль. Редко настоящий эпилептический припадок длится долее 5 минут. Постепенно судорожные движения затихают, дыхание становится ровнее, больной успокаивается и часто, не приходя s сознание, засыпает. Очнувшись, он кажется оглушенным, сонливым, чувствует разбитость во всем теле и совершенно не помнит, что с ним было. В некоторых случаях, однако, за первым припадком следует второй, за ним третий и т. д. При этом в промежутках, которые иногда бывают очень короткими, сознание не восстанавливается, и такое «эпилептическое состояние» (status epilepticus) может длиться сутки и более, иногда кончаясь смертью.

Часто большой судорожный припадок, только что описанный, заменяется очень коротким затемнением сознания: больной не падает, а остается стоять или сидеть, даже продолжает итти, только перестает отвечать на вопросы или, если говорил сам, останавливается на полуслове, голова при этом откидывается несколько назад, а взгляд делается неподвижным, как будто отсутствующим. Если больной занят при этом каким-нибудь делом, то он может совершить промах, что-нибудь испортить, порезаться, обжечься и т. д. (пройти мимо дома, куда шел, оставить открытым кран самовара, из которого наливал чай, уронить зажженную лампу, прошить себе палец иглой во время работы на швейной машине и т. д.); отсюда французское название такого сокращенного припадка: petit mal—маленькое несчастье. Обыкновенно petit mal длится не долее минуты, после чего больной приходит в себя и продолжает то дело, которым занимался, иногда даже не замечая, что у него в течение некоторого времени отсутствовало сознание, или, не будучи в состоянии1 вспомнить, что с ним было, приходит в удивление по поводу произведенного беспорядка. В других случаях бывает несколько иначе: эти короткие затемнения сознания без припадков сопровождаются разного рода деятельностью, имеющей внешний оттенок намеренности: больные перекладывают или прячут вещи (которых потом не могут найти, так как не помнят, куда их положили), встают в куда-то идут или произносят отдельные слова и Фразы, большею частью — стереотипного содержания. Труссо рассказывает об одном сановнике, который, находясь на заседании в Парижской ратуше, вдруг встал, вышел без шляпы на улицу, дошел до набережной, затем вернулся, сел на свое место и принимал участие в прениях, совершенно не помня о своем выходе из зала. Говерс передает об одном учителе музыки, который должен был оставить уроки потому, что во время приступов petit mal он в присутствии учениц снимал с себя брюки, и т. д.

Иногда затемнение сознания затягивается, и поведение больного за это время приобретает более сложный характер. Такие длительные сумеречные состояния благодаря тем особенностям, которые приобретает во время них поведение эпилептиков, имеют очень важное практическое значение.

В редких случаях при этом сохраняется внешняя осмысленность поведения: больные, напр.. совершают довольно длительные бесцельные путешествия, сохраняя при этом вид разумно действующих людей (фуги, пориомания).

Легран-дю-Соль приводит наблюдение, где молодой человек, принадлежащий к образованному и богатому семейству, раза 4 в год. испытывал своеобразное ощущение в области желудка — всегда в одной и той же Форме, — после чего немедленно наступало затемнение сознания. Очнувшись через несколько часов, иногда же через 2—3 дня, он находил себя, к крайнему удивлению, далеко от своего дома, на железной дороге или в тюрьме. Он чувствовал ужасное утомление, одежда его оказывалась изорванной, покрытою грязью и пылью, а карманы были наполнены самыми разнообразными вещами. Раз у него нашли несколько портмонэ, бумажников, кружева, резиновые зонды, чужие письма, две табакерки, медаль за спасение, несколько зубочисток, папиросную бумагу, банковые билеты, чужие ключи и т. д. Комиссар, составлявший список краденым вещам, расспрашивал, как они попали к нему, и он, смущаясь и краснея, объяснил, что он ничего не знает, что у него был, вероятно, обычный припадок. Следствие показало, что подобные же случаи с ним происходили уже раньше, что по его материальному положению невозможно предполагать в нем профессионального вора, между тем как он во время припадков затемнения сознания совершал многочисленные кражи в толпе, у выхода из театра, в гостиницах, клубе, на пароходе и проч.

Солдаты, приходящие в подобные состояния, нередко оказываются виновными в дезертирстве или произвольном оставлении порученного им поста. К еще более тяжелым последствиям ведут другие Формы сумеречных состояний, в которых больные бывают одержимы стремлениями к поджогам, убийству и т. д. При этом чаще всего теряется даже видимость осмысленного поведения, и больные приходят в состояние острой спутанности, обыкновенно сопровождаемой резким двигательным возбуждением. Приступы обычно возникают внезапно, быстро достигают своего наивысшего развития и через несколько часов или дней также быстро оканчиваются, нередко разрешаясь сном или глубокою подавленностью психической деятельности. Во время приступа больные не понимают обращенных к ним вопросов и не в состоянии дать на них ответа, они испытывают сильнейший страх, соединенный с интенсивными, яркими, пластическими, преимущественно зрительными галлюцинациями: им представляются пламя, все затопляющие потоки воды, льющаяся кровь, люди без голов, они видят себя окруженными толпою народа, дикими зверями, дьяволами и привидениями, считают себя в смертельной опасности, и с целью самозащиты проявляют самое дикое буйство, равного которому по своему крайнему напряжению не бывает при других Формах психического расстройства. С слепою яростью они накидываются на все окружающее, бесцельно разрушают все попадающееся им под руку и в короткое время могут совершить ряд самых зверских убийств, производимых с беспощадной жестокостью. Воспоминание об этих поступках может быть еще сохранено во время припадка, но с окончанием его оно или совсем исчезает или остается в очень смутной Форме, подобно тому как мы иногда помним свои сны только в первый момент после пробуждения, потом же почти совершенно забываем их.

Как характерный пример можно привести случай проф. Розенбаха, где эпилептик венчался в периоде предвестников такого неистовства. 28-летний сапожник, страдавший в течение многих лет приступами судорог, а также приступами petit mal, за два дня до своей свадьбы почувствовал жестокую головную боль, постепенно усиливавшуюся. Обряд венчания прошел благополучно, больной был очень покоен и поражал только своею крайнею молчаливостью. Выходя из церкви, он чувствовал такую сильную головную боль, как будто в его голове был «котел с кипятком». Проводив гостей до дому своего тестя, он почувствовал себя дурно, так что его положили в постель в то время, как гости сели за стол в соседней комнате. Вдруг он вскочил с кровати, бросился сначала на окружавших его лиц, а затем выбежал из дому. Схватив лопату, он пустился вслед за проходившею случайно женщиною и ударом по голове сразу убил ее. Его пробовали остановить, но он обратил в бегство всех приближавшихся к нему. Затем он лег на землю и стал раскусывать зубами камешки. Через несколько времени он схватил шило, взломал дверь в квартире своего тестя и бросился туда со словами «я должен убить вас всех». Тесть его, получивший несколько уколов, упал мертвый. Неистовство продолжалось три дня и было настолько сильно, что его пришлось завязать в мешок. Придя в себя, он думал, что долго спал, и помнил только акт венчания.

Иногда сумеречные состояния приобретают несколько другую окраску в зависимости от возникающего часто у больных сильного полового возбуждения: они совершают эксхибиционистские акты (обнажение на показ половых органов), онанируют при всех; нередки также изнасилования и акты сладострастной жестокости, как у одного из описанных Бумке больных, который сначала задушил 15-летнюю девушку, а потом изнасиловал ее труп. Наконец, в ряде случаев галлюцинаторно-бредовые переживания эпилептиков имеют религиозный оттенок, приобретая при этом или характер своеобразного сладострастно-блаженного экстаза (больной видит небо отверстым и прекрасную Деву Марию сходящею к нему, бог говорит с ним, а ангелы славословят его) или, наоборот, религиозного ужаса (он видит адский огонь, черти тащут его в ад; он проклят и предназначен служить вместилищем дьявола, ангел и чорт спорят из-за его души и т. д.). И в этих случаях эпилептики представляют немалую опасность: они могут совершить убийство под влиянием мысли, что окружены нечестивцами, дьяволами, что бог приказал им умертвить своих близких для достижения вечного блаженства. Не надо забывать также родственной связи между религиозно-экстатическими и сладострастными переживаниями, которая делает понятным то обстоятельство, что такие религиозно настроенные больные могут быть и сексуально-аггресивны (т. е. склонны к нападениям на половой почве).

Обычно сумеречные состояния эпилептиков не длятся слишком долго: редко они затягиваются на недели и месяцы. Чаще всего, через несколько дней сознание больных проясняется, хотя в течение некоторого времени они еще остаются оглушенными. Как уже отмечалось выше, в памяти больных обыкновенно не остается никаких следов пережитого.

Не всегда, однако, заменяющие припадки состояния — все они называются эквивалентами — сопровождаются обязательно потерей сознания. Как уже было сказано, иногда после сумеречного состояния сохраняется смутное, словно обо сне, воспоминание о пережитом. И короткий эквивалент—petit mal — иногда выражается только в неожиданном появлении у больного какой-нибудь одиночной зрительной галлюцинации, хорошо потом запоминающейся.

Одному больному раз показалось, что блюдечко на столе начало двигаться. В другой раз он неожиданно увидал, что к нему в комнату вошла женщина и унесла его ноги; он хотел закричать, но тут же пришел в себя и почувствовал, что ноги при нем. Более сложный характер носит следующая галлюцинация.

Больная, выйдя из дома, увидела на небе красный полумесяц, который спустился на землю и превратился в серп, серп этот начал резать траву, появившуюся около больной, при чем подвигался все ближе и ближе к ней, и, наконец, ей стало казаться, что он сейчас станет срезать ей пальцы. Больную охватил панический ужас, она бросилась бежать и лишь через некоторое время очнулась в трамвае, при чем не помнила, как в него попала.

Несколько иного рода состояние было у только что упомянутого больного, когда он однажды сидел вечером с другими больными в общей зале, — вдруг ему показалось, что «занавески стали над ним смеяться». Это забавное переживание представляет переход к другой группе эквивалентов припадка — к приступам немотивированных расстройств настроения. Крепелин в своем руководстве психиатрии так описывает эти приступы.

«Дело идет о коротких, внезапно без всякого повода возникающих и снова исчезающих, довольно регулярно и в одинаковой форме повторяющихся колебаниях настроения, не сопровождаемых выраженным расстройством сознания. Большею частью плохое настроение возникает внезапно утром при пробуждении; реже оно развивается в течение дня. В начале часто бывает известное половое возбуждение. Непосредственно вслед за этим больные делаются угрюмыми, мрачными, недовольными, недоступными, «плохо расположенными», замыкаются в себе, не здороваются, не отвечают на вопросы, не идут на работу, отказываются от еды, или они начинают ворчать, браниться, монотонно жаловаться на давно пережитые обиды. При этом они очень раздражительны, сварливы, готовы сердиться «на муху, сидящую на стене», делаются «совсем дикими», при малейшем поводе начинают свирепо драться и разрушают все, что им попадет под руку. Все кажется идущим им наперекор, люди им ненавистны; это — критические дни, в которые их надо оставлять в покое и не заговаривать с ними. «В эти дни, говорил один больной, я не выношу даже самого себя». Из таких приступов дурного настроения часто развивается жестокое отвращение к жизни со склонностью к самоубийству. Иногда дело и действительно кончается роковым исходом. Большею частью, однако, через некоторое время тоска, иногда сразу, проходит и уступает место обычному самочувствию. Часто такие приступы непосредственно предшествуют припадкам или развиваются сейчас же после их окончания».

Повидимому, некоторые случаи запойного пьянства (иначе называемого дипсоманией), особенно те, где влечение к алкоголю возникает внезапно и немотивированно, как бы стихийно, и где запой после некоторого промежутка времени так же быстро и неожиданно прекращается, обязаны своим происхождением только что описанным расстройствам настроения эпилептиков, к которым в этих случаях присоединяется также и непосредственно патологическая непреодолимая страсть к опьянению.

Кроме только что описанных тоскливых состояний, которые, как уже указано, часто предшествуют настоящим эпилептическим припадкам, на предстоящее появление последних иногда указывают также и некоторые другие, как субъективные, так и объективные симптомы, появляющиеся, однако, обычно почти в самый момент начала припадка. Эти чрезвычайно своеобразные явления предвестников получили названия «ауры». Выше говорилось о больном (Легран-дю-Соля), у которого перед затемнением сознания появлялось особое ощущение в желудке; другие больные испытывают в определенных областях чувство ползания мурашек или другие странные ощущения, иногда дело начинается с внезапной острой головной боли, покраснения лица, проливного пота и т. д. Нередко появляется ощущение противного или, наоборот, сладкого вкуса во рту, свиста в ухе, наконец, очень часты элементарные, но очень резкие зрительные явления: перед глазами мелькают искры, все внезапно окрашивается в какой-нибудь яркий цвет и т. д. Иногда появляются и настоящие галлюцинации: звуки музыки, страшные рожи, двигающиеся животные и люди, столбы пламени и т. д. Один больной Бумке всегда видел перед припадком «лица без глаз, с большими носами и маленькими ушами». Некоторым все предметы кажутся имеющими другие размеры, чем раньше, пространства представляются изменившимися в пропорциях и перспективе. Наконец, у некоторых больных припадкам предшествуют особые состояния экстаза или блаженства. Напомним, вероятно, хорошо известное читателю описание таких состояний из «Идиота» Достоевского.

«… В эпилептическом состоянии его (князя Мышкина) была одна степень почти перед самым припадком, когда вдруг, среди грусти, душевного мрака, давления, мгновениями как бы воспламенялся его мозг, и с необыкновенным порывом напрягались разом все жизненные силы его. Ощущение жизни, самосознания почти удесятерялось в эти мгновения, продолжавшиеся как молния. Ум, сердце озарялись необыкновенным светом; все волнения, все сомнения его, все беспокойства как бы умиротворялись разом, разрешались в какое-то высшее спокойствие, полное ясной, гармоничной радости и надежды. Но эти мгновения, эти проблески были еще только предчувствием той окончательной секунды, с которой начинался самый припадок. Эта секунда была, конечно, невыносима…». «В этот момент, как говорил он однажды, мне как-то становится понятно необычайное слово о том, что времени больше не будет…».

Менее ярки, однако, для понимания эпилепсии, как болезни, очень важны, состояния, которые следуют непосредственно за припадком. Если после него больной не засыпает, а приходит в себя, он в течение некоторого времени остается как бы оглушенным, а сознание его неясным, затуманенным и крайне суженным: внешние впечатления благодаря этому усваиваются очень туго, больной плохо осмысливает окружающее, с трудом понимает обращаемые к нему вопросы, не в состоянии вспомнить названия привычных зрительных образов, даже простейшие умственные операции (напр., счет) совершаются им с грубыми ошибками. Иногда отмечается странная наклонность на все вопросы отвечать одними и теми же выражениями, как бы прилипание к ним. Часто больной употребляет не те слова, что нужно, а иногда и вовсе говорит невпопад. В некоторых случаях развивается эпилептическое расстройство настроения или одно из сумеречных состояний, которые выше описаны, как заменяющие припадки, но гораздо чаще оглушенность постепенно рассеивается, поле сознания расширяется, больной начинает отчетливее воспринимать впечатления, интеллект его оживляется, — и он возвращается к своему обычному состоянию.

Ошибкой, однако, было бы думать, что это обычное состояние не носит на себе никаких следов болезни. Эпилепсия относится к числу, как иногда выражаются, прогредиентных заболеваний и связана с постепенным нарастанием стойких болезненных изменений как в Физической организации, так и в психике больного, хотя по видимости после каждого припадка или его эквивалента прежнее состояние эпилептика как будто бы восстанавливается полностью. В психике этот процесс сказывается укреплением особенностей, во многом родственных чертам послеприпадочных состояний. Наиболее характерной из этих особенностей является своеобразное ослабление памяти, из различных функций которой больше всего расстраивается припоминание. Рядом приемов можно обнаружить, что самые следы прежних впечатлений не изгладились из мозга больного, однако их вызывание в сознание — «активирование» —происходит все с большим и большим трудом. Особенно плохо дается эпилептикам воспроизведение образов, имеющих не самостоятельное значение, а лишь служебное (для обозначения), напр., слов и чисел, что ярко сказывается в затруднении называния предметов, расстройстве, очень резко обнаруживающемся непосредственно после припадков и лежащем в основе характерного для речи эпилептика симптома, так наз. олигофазии. Сущность этого симптома состоит в крайнем оскудении запаса слов, находящихся в их распоряжении, откуда чрезвычайная бедность их словаря и наклонность к употреблению описательных выражений; так, одна больная, еще не вполне пришедшая в себя от послеприпадочного оглушения, иголку называла «чем шьют», ступку — «в чем толкут», ключ — «замком», не могла найти обозначения для скрипки, шпилек и с трудом вспомнила, как называется наперсток.1 Так как слова (а также числа),— эти служебные «символические» образы, — имеют особое важное значение для построения понятий и правильного Функционирования логической деятельности нашего ума, то затруднение в распоряжении ими играет, повидимому, не последнюю роль в развитии так наз. эпилептическою слабоумия. Последнее, кроме уже отмеченной выше чрезвычайной тугости и медленности в совершении умственных процессов понимания и соображения, характеризуется также неумением выделять существенное из неважного, даже больше — преувеличенным вниманием к мелочам в ущерб главному,— и крайней узостью умственного кругозора, который ограничивается исключительно обстоятельствами, имеющими то или иное отношение к эгоистическим интересам больного: его здоровью, вещам и т. д. Если соединить перечисленные черты со свойственной обыкновенно эпилептикам педантичной аккуратностью, лицемерной угодливостью и злобно-тоскливой раздражительностью, то получатся все элементы, из которых составляется эпилептический характер. Мы позволим себе для описания последнего позаимствовать несколько отрывков у Бумке.

Эпилептик отличается необыкновенной обстоятельностью, особенно в речи; ему очень трудно оторваться от затронутой темы, он неэластичен и своенравно упорен даже в Форме изложения, которую он раз выбрал. Прерывать его длинные, снабженные всеми подробностями, рассказы нет никакого смысла; после перерыва он начинает с последнего предложения, им сказанного, и, не смущаясь, продолжает дальше. Эти длинные речи тем скучнее, что все мышление эпилептика представляется как бы застывшим; он не образует новых суждений, а в вязкой массе, его речи нельзя найти и следа новых точек зрения и новых доводов. Понятия его расплывчаты и неясны, а его умственная деятельность совершенно непродуктивна. Тем труднее оторвать эпилептика от давно приобретенных им и ставших трафаретными навыков, от заезженных, большею частью витиеватых и напыщенных оборотов его речи и от раз навсегда установленного порядка всех его действий. Напыщенностью отличаются и его торжественные, слащаво-преувеличенные любезности, она же часто дает последнюю характерную окраску мелочной педантичности его образа жизни. Каждый предмет должен стоять точно на своем месте; каждый пустяковый расход и каждая мелочь в доме вплоть до детских игрушек записывается и берется на учет (при этом на одной и той же страничке записной книжки эпилептика вы можете увидеть и отметку о расходе в 3 руб. на проститутку, и запись возвышенной мысли или сочиненного больным стихотворения, посвященного им его возлюбленной); многие больные собирают всякий сор на улице, так как он может «иметь цену», другие вводят в своей семье Форменный церемониал, вплоть до того, что точно устанавливают, в каком порядке надо мести пол, мыть окна или проветривать комнату. Из больших вопросов больных обычно интересуют только религиозные, о которых они говорят с внешним умилением, но без непосредственного чувства, — это святоши, ханжи. Тем важнее делается для них их тем, их болезнь, их лечение. Повышенное чувство собственной личности, которое представляет яркий контраст их низкопоклонничеству и угодливости, обусловливает потерю ими всякого нормального масштаба для оценки своего значения, своих притязаний, своих маленьких ипохондрических жалоб и забот. Отсутствует всякое внимание к другим. Охотнее всего они говорят о себе, выказывая при этом крайнее самолюбование и самодовольство. Они благочестивее, сострадательнее, патриотичнее, чем другие, имеют особые права на небесную награду и признание на земле. Рука об руку с повышенной самооценкой идут опасения по отношению к другим людям, которые будто бы завидуют больным за их преимущества, хотят им вредить, клевещут на них и чернят их. Все эти особенности придают им тот своеобразный характер, который так остроумно очертил Самт, говоривший о бедных эпилептиках, которые носят молитвенник в кармане, бога на языке и изрядный запас подлости в теле. Таковы, конечно, не все, но очень многие эпилептики, и поэтому, обыкновенно, если их собирается много вместе (как это бывает в больницах), они быстро вступают между собою в пререкания. Каждый думает только о себе, упрямо и с педантичной точностью настаивает на своем и всеми средствами, даже самыми непозволительными, стремится вредить кажущемуся или действительному противнику. Многие из них притом лицемерны и лживы, а все переполнены чрезмерным чувством справедливости, которое, однако, по существу, выражается только в том, что каждый постоянно находит нарушенными свои права. К этому присоединяется сильная недоверчивость, нередко сгущающаяся почти до бреда преследования, и большая раздражительность этих больных, аффекты которых очень легко возбудимы, интенсивны и длительны. Блейлер говорит, что настроение эпилептика может быть омрачено на целые дни, если врач случайно не поздоровается с ним при обходе. При малейшем поводе эпилептик хватается за нож, иногда даже в том случае, если этот ничтожный повод был дан целые месяцы тому назад.

Еще раз повторяем, что не все эпилептики таковы, как описано выше. Бумке стремился дать возможно более яркий образ, в жизни же мы встречаемся со всевозможными степенями изменения характера соответственно разнообразию других проявлений болезненного процесса. При нерезко выраженном расстройстве слабоумие, ханжество и злобность могут отсутствовать, тогда как аккуратность эпилептиков может даже повышать их рабочую ценность. Обыкновенно, это бывает, если эпилепсия проявилась впервые в зрелом возрасте и, несколько ослабив память и интеллект больного, мало отразилась на его личности. Есть указания на эпилепсию у таких исторических деятелей, как Цезарь, Магомет, Наполеон и др., хотя постановка у них этого диагноза, все-таки, недостаточно обоснована в виду отсутствия вполне достоверного и полного описания их болезней. Очень сложен также вопрос о психопатологии Достоевского, которого некоторые психиатры считают эпилептиком, и в произведениях которого (особенно в «Идиоте», «Бесах» и «Братьях Карамазовых»), действительно, есть прекрасные страницы, рисующие с гениальной проникновенностью глубины эпилептической психики.

Безусловно к более или менее глубокому слабоумию эпилепсия ведет, если она начинается в детском возрасте. Так как, кроме того, детям эпилептикам всякое значительное умственное напряжение вредно, то врачам приходится запрещать им регулярное школьное ученье. Поэтому, выросши, такие больные оказываются годными только к несложному умственному труду на воздухе или в просторных помещениях, где нет предметов, могущих оказаться опасными для больного во время припадка (горячие печи, движущиеся машины и т. д.).

Необходимо указать, что все предыдущее изложение имело в виду описать только проявления так называемой истинной или генуинной эпилепсии, относительно которой мы предполагаем, что, когда бы она впервые ни обнаружилась, зачатки ее существуют у больного с самого дня его рождения. Есть другие виды болезненных состояний, сопровождаемых припадками, но без описанных выше эквивалентов и стойких изменений психики. Все эти состояния получили название симптоматических эпилепсии в отличие от занимающей нас — генуинной, с которой они не имеют ничего общего. Вопрос о причинах эпилепсии по сие время остается темным. Мы знаем, что перед припадком и после него в крови и моче больных можно открыть ряд патологических изменений, но какое отношение эти изменения имеют к сущности болезненного процесса, остается совершенно неизвестным. Очень удобно было бы предположить, что в крови эпилептиков периодически накапливаются ядовитые вещества, поступающие туда, может быть, из некоторых желез внутренней секреции. Эти вещества, достигая определенной концентрации, при прохождении крови по сосудам мозга раздражают двигательные области последнего и вызывают, таким образом, судорожные сокращения мышц, т. е. припадок. Увеличенное количество ядовитых веществ в моче (повышенная токсичность последней) непосредственно после припадка, представляя как бы результат освобождения от них крови, кажется подтверждающим эту теорию. К сожалению, не все остальные Факты можно достаточно хорошо с ней согласовать. Повидимому, дело обстоит сложнее. Первопричину заболевания, может быть, следует искать в мозгу, в котором или вследствие наследственного предрасположения или, благодаря ослаблению его, вероятно, от последовавшего еще в момент зачатия или вскоре после него так наз. «повреждения зачатка» (опьянение родителей, внутриутробное влияние сифилитического и др. ядов) с рождения имеются слабые участки или механизмы, не выдерживающие безвредных для остальных людей токсических раздражений, присущих и нормальной крови. От взаимодействия этих раздражений и прирожденной слабости мозга в последнем начинается патологический процесс, который до некоторой степени уже изучен анатомами и заключается в разрастании так наз. наз. опорной ткани мозга, как бы заглушающей при этом благородные, действительно работающие его элементы, — нервные клетки и волокна. Нарастающее раздражение мозга разрешается припадком, который сам по себе делается одним из Факторов дальнейшего развития болезни (припадки, повидимому, часто начинаются с судорожного сокращения сосудов мозга, ведущего иногда к небольшим кровоизлияниям в мозговую ткань и создающего, таким образом, новые очаги болезненного процесса).