Многие физические болезни имеют своей причиной отравление организма ядовитыми веществами, которые вырабатываются или им самим, или — при инфекционных заболеваниях — особыми болезнетворными началами, так наз. патогенными микроорганизмами. В тех случаях, когда такое отравление развивается быстро, так что сразу большие количества ядовитого начала поступают в кровь и разносятся с нею по всему телу, отравляя при этом и мозг, в психике легко возникают явления подобные тем, что были описаны в предыдущей главе. Мы не найдем в этом ничего удивительного, если вспомним, что и описанные там отравления имеют своей причиной не только яд, поступающий непосредственно извне, но и вырабатываемый в самом организме.

Всем знакомы те психические изменения, которые часто являются спутниками даже таких, обычно легких болезней, как инфлюэнца, и всегда сопровождают более или менее тяжелые лихорадочные заболевания. Обыкновенно уже в самом начале болезни можно отметить наряду с головной болью особое состояние психической слабости, которое сказывается с одной стороны — в безразличии, понижении интереса к окружающему, неспособности сосредоточивать мысли, падении присущей нормальному человеку активности, а с другой— в чрезвычайно неприятном самочувствии, иногда имеющем много общего с тем, что мы переживаем при усталости. Посторонний наблюдатель часто очень рано в состоянии обнаружить незамечаемую обыкновенно самим больным своеобразную бессвязность мыслей, сходную с начинающейся их путаницей при засыпании.

К вечеру, обыкновенно, сознание делается несколько неясным, при закрытых глазах больного начинают преследовать яркие зрительные образы: то громадные залы, то обширные пространства полей и лугов, то, наоборот, тесные подземелья, кругом находятся всевозможные яркие предметы: ковры по стенам, разнообразные цветы, горы фруктов, движущиеся толпы людей в пестрых одеждах или стада животных, иногда искаженные человеческие лица и фигуры, страшные чудовища и т. д. Как только больной открывает глаза, видения исчезают, и сознание проясняется, но стоит ему снова сомкнуть веки,—и опять действительность начинает путаться с возникающими против его воли многочисленными Фантастическими образами, и теряется сознание окружающей обстановки. Иногда такое состояние продолжается целую ночь без того, чтобы наступил настоящий сон. Но даже если больной засыпает, он не получает успокоения: какая-то тяжесть ощущается им все время, сновидения приобретают характер кошмаров, больной мечется по постели, иногда стонет или разговаривает сам с собой.

Характерные черты кошмарных сновидений лихорадочного сна хорошо передает уже упоминавшийся в предыдущей главе де-Квинси, который так описывает особенности некоторых картин художника Пиранези, изображающих видения последнего во время лихорадочного заболевания:

«… Они представляют обширные готические залы, в которых наставлены всевозможные машины, колеса, провода, валы, рычаги, снаряды и т. д., одним словом все, что может изображать стремящуюся вперед силу и побежденное сопротивление. Сбоку по стене поднимается лестница. И на ней видно самого Пиранези, ползущего вверх. Если посмотреть на лестницу еще несколько выше, то видно, что она внезапно обрывается. Перил нет, и человек, достигший этого места, лишен возможности сделать хоть шаг перед собой. Ему остается только прыжок в глубину под ним. Но стоит поднять глаза выше, и вы видите там вторую, поднимающуюся все выше лестницу и снова на ней — Пиранези, который на этот раз стоит совсем у обрывающегося края; снова вы поднимаете глаза,— и еще более воздушная лестница стремится вверх, и снова, поднимаясь по ней, мучается Пиранези. Так продолжается все дальше пока бесконечная лестница и сам Пиранези не теряются во мраке, нависающем сверху над залой…»

Это описание очень хорошо передает одну черту лихорадочных кошмаров: однообразное, безостановочное мучительное движение, все время грозящее остановиться на чем-то страшном. Черта эта чрезвычайно характерна для коротких, тяжелых, не освежающих сновидений больных. Только к утру, когда температура несколько спадает, сон становится спокойнее. Днем в легких случаях больной обыкновенно приходит в себя, но с ухудшением состояния или — при тяжелых заболеваниях—на наибольшей высоте болезни сознание начинает путаться и в дневные часы, даже, если больной лежит с открытыми глазами: различные ложные восприятия, быстро вторгаясь в сознание, совершенно перепутывают его содержание. Больному вместо рисунков на обоях видятся разные Фигуры на стене; в углах ему кажутся чудовища; за стеной слышится пение, хохот, таинственный разговор; его хватают и щиплют за ноги; внутри у него что-то копошится, то его погружают в ледяной холод, то точно жгут на раскаленном железе; то он становится необыкновенно легок, летит по воздуху, то точно прикован к постели. Начинается состояние лихорадочного бреда, при чем в течение некоторого времени больной еще отличает грезы от действительности, узнавая окружающих, лишь пассивно воспринимая продукты Фантазии и отвечая на них только смутной тревогой или бессвязными вопросами и разговорами. Вскоре, однако, если болезнь идет вперед, галлюцинации и иллюзии делаются необыкновенно яркими, и бред заполняет собою все сознание; больной уже не сознает окружающего, а живет среди ярких ложных образов, среди калейдоскопических и быстро сменяющихся Фантастических событий. Большею частью эти события — страшного, иногда даже ужасного содержания: больному представляются пожары, из огня нужно извлекать жену, детей; его берут в плен, режут у него руки, ноги; религиозным людям часто представляется страшный суд, ад; больной видит пламя, чертей. Все это вызывает крайнее беспокойство, иногда бурную реакцию, стремление убежать из комнаты, выпрыгнуть в окно, бросать в окружающих, попавшиеся под руки вещи.

Вот как описывает свои переживания во время лихорадочного бреда больной проф. Гиляровского, перенесший сыпной тиф:

«… Мне начинает казаться, что за дверями собрались все мои родственники, что уже пришли священники, и все готово к панихиде, и только ждут моей смерти. С отчетливейшей ясностью я различаю голоса и плач моих родных, моей жены. Я начинаю кричать, звать по именам, требовать, чтобы они пришли, но никого нет. Между тем сердце работает все слабее и слабее. И в это время у меня является новая мысль: оказывается, меня в больнице умышленно уморили и хотят это скрыть. Тогда я начинаю звать жену… Поразительно ясно слышу ее плач и голос и в то же время слышу, что у двери происходит борьба, и что мою жену не пускают в комнату. Начинаю кричать изо всех сил, стучу кулаками о стену и кровать… Между тем я слышу панихидное пение и плач за дверями. Слышу, как идут мои родственники и разговаривают между собой о том, какой я был хороший человек, как жалко, что я так рано умер, что мог бы еще долго пожить, что-то теперь моя жена будет делать одна с двумя детьми и т. п. Пробую пульс — пульса нет. Ага, значит я умер… Здесь на кровати лежу уже не я, а кто-то другой, в кого я переселился. Тоска… Вдруг является мысль: надо бежать, авось удастся уйти от этой непроходимой тоски. Соскакиваю с кровати. Бегу по комнате. Выбегаю в коридор… Слышу за собой погоню, крики «держи». Бегут навстречу. Начинаю метаться в разные стороны… Окружен со всех сторон. И тут только у меня как бы открываются глаза: да ведь это, оказывается, все переодетые члены чрезвычайной следственной комиссии, которым поручено во что бы то ни стало меня арестовать… Меня подхватывают, куда то несут и заворачивают в мокрые простыни… Какие-то здоровые молодцы заворачивают меня в одеяло, привязывают к кровати и кладут к самой стене… Но вот я начинаю замечать, что стена, около которой я лежу, начинает понемногу осыпаться. Вот слетел кусочек штукатурки, вот еще и еще. Самая стена как-то странно выгнулась и вот-вот меня раздавит. Ой, уже она начинает меня давить… Потом представляется мне суд какого-то революционного трибунала. Перечисляются все мои преступления. Трибунал приговаривает меня к смерти, при чем перед этим я должен перенести целый ряд пыток. И вот эти пытки начинаются… Когда меня привязали, ко мне подошла высокая женщина со злым лицом и со всего размаха воткнула мне в левую ляжку громадную иглу, через которую шприцем вогнала в мою ногу больших размеров бутылку с чернилами. Нога стала синеть, и я ясно видел, как чернила поднимаются по ней все выше и выше…»

Если болезнь затягивается или принимает особенно тяжелый характер, то часто степень возбуждения начинает уменьшаться, но сознание затемняется все более и более: больной уже не кричит, а что-то шепчет, едва шевеля губами; он не вскакивает, а перебирает руками одеяло, простыню, свое тело. Еще шаг дальше, — и наступает спячка, а за ней, если не последует улучшения в болезненном процессе, смерть.

В случае благоприятного исхода бредовое состояние проходит довольно быстро. Только при тяжелых и продолжительных заболеваниях с непрерывным бредом (напр, при сыпном тифе) иногда и после падения температуры, когда больной пришел уже в сознание, следы его болезненных переживаний в течение некоторого времени так ярко еще сохраняются у него в памяти, что он продолжает верить в их реальность и, как о чем-то действительном, рассказывает о тайных ходах, существующих в здании, о странных существах, ютящихся в углах, о том, что находящиеся совсем в другом месте и давно не видевшиеся с больным, его жена и мать были у него во время болезни и сейчас сидят в соседней комнате и т. д. Затем и этот «остаточный» бред проходит, оставляя только состояние «психической слабости»: затруднение в восприятии впечатлений, слабость соображения, забывчивость, плохое внимание, иногда невозможность «собрать мысли», повышенную раздражительность, легкую слезливость, частую и немотивированную смену настроений. Однако, далеко не всегда дело в таких случаях ограничивается только состоянием «психической слабости». Иногда уже после того, как сознание прояснилось, неожиданно развивается картина ясно выраженного и более или менее длительного психоза. Иногда это— состояние оглушенности, неспособности разбираться в окружающем, непонимания самых простых вещей и крайней затрудненности всех мыслительных процессов, в других случаях — галлюцинаторная спутанность, с яркими переживаниями, чаще всего неприятного характера, иногда с бредом греховности и самообвинения, с подавленным и тоскливым настроением, наконец, иногда, картина уже описанного в предыдущей главе Корсаковского психоза.

Образец последнего заболевания представляет следующий случай:

Молодая девушка, перенесшая тяжелую Форму брюшного тифа, осложнившегося воспалением легких, придя в себя после падения температуры, продолжала, однако, временами «заговариваться»: не будучи в состоянии подняться с постели, она иногда рассказывала родным, что вчера гуляла на бульваре или производила покупки на Смоленском рынке, сегодня ей давали прекрасный обед из трех блюд, каждое из которых больная подробно описывала, и которые совершенно не соответствовали тому, что она получала действительно. Окружающих ее лиц, неизвестных ей до болезни, больная смешивала со своими родными, однако, настоящих родных и знакомых узнавала всегда безошибочно. То, что ей говорили, больная сейчас же забывала, через несколько минут после ухода матери не помнила, что та у нее была, и, если окружающие не заботились о ней, могла плакать от голода, совершенно не зная, что у нее есть принесенные сегодня родными продукты. Физически больная постепенно поправлялась, начинала понемногу подниматься с постели, но память ее не улучшалась. Однако, она стала томиться пребыванием в больнице, скучала без родных, а отсутствие воспоминаний о ближайшем прошлом наполняло ее чувством неопределенной тревоги. Раз ночью ее побранила няня за какой-то незначительный непорядок. Больная быстро забыла, что такое с ней случилось, включая и разговор с няней, но смутное ощущение чего-то неприятного у нее осталось. На следующий день хоронили одного из врачей больницы, где она лежала; больную подвели к окну, и когда она увидала гроб с толпой людей вокруг него, ей сразу пришло в голову, что это хоронят ее мать, которая попала под трамвай, при чем от больной скрыли ее смерть; больная стала плакать, кричать, сделалась беспокойной, и по совету психиатра родные взяли ее из больницы домой. Как только больная очутилась дома и увидала всех родных, она сейчас же успокоилась, перестала высказывать тревожнее мысли, сделалась веселой и жизнерадостной. Здесь она сначала здоровалась с отцом всякий раз, как он входил в комнату, думая, что видит его впервые. Через месяц по возвращении больной домой мать ее упала на улице и вывихнула ногу; пришлось отвезти ее в больницу. И теперь действительное происшествие, наполнившее больную горем и тревогой, очень быстро исчезло из ее памяти, но осталось неопределенное сознание, что с матерью случилось что-то плохое. Как и в больнице, это сознание сгустилось в мысль, что мать умерла, а похорон больная не помнит, потому что родные, чтобы не пугать ее, дали ей какого-то снотворного; благодаря действию последнего она и не знает как следует, что именно случилось. Несмотря на такие крупные пробелы в памяти и наклонность восполнять эти пробелы конфабуляциями, больная, по словам домашних, может очень разумно рассуждать, легко ведет разговор о самых серьезных материях, удачно спорит, обнаруживая как хорошую память на события, бывшие до ее болезни, так и недурную способность соображения; однако, в ее поведении остается какой-то оттенок непостоянства я детскости: ей хочется работать, но она не может долго делать одно и то же дело, — стоит ей отвернуться, как она уже забыла, что делала, и принимается за новую работу; малейшая неприятность ее расстраивает, вызывая у нее всякие тревожные мысли и дурные предчувствия, больная сейчас же начинает плакать, но скоро успокаивается, совершенно забывая, о чем только что плакала. Кроме того, больная постоянно смешивает действительность со сном: ей все кажется, что она только что проснулась и еще как следует не пришла в себя; ей хочется собрать мысли и впечатления, которые все время разбегаются от нее; что бы ни случилось, ей кажется, что она уже видела это во сне. Она не может правильно определить времени и, если в ее памяти теперь уже запечатлеваются кое-какие события из настоящего, то все они быстро начинают ей казаться отодвинутыми вдаль, — так легко все бледнеет в ее памяти: она запомнила, наконец, что мать вывихнула ногу, но на третий день после этого происшествия уже уверяла, что оно было или неделю, или месяц назад. У больной разные зрачки, и один глаз после болезни видит хуже другого, дрожат раздвинутые пальцы протянутых рук и закрытые веки, несколько слабо звучит голос; правая половина головы кажется ей тяжелее левой, ей трудно держать голову прямо: больная все время ловит себя на стремлении склонить голову на правый бок; наконец, при надавливании на область правого плечевого нервного сплетения ощущается некоторая болезненность.

Эта яркая картина амнестического симптомокомплекса так характерна, что не требует никаких комментариев. Следует только добавить, что в большинстве случаев такие заболевания более или менее излечимы, и хотя в результате болезни остается некоторое ослабление памяти, оно обыкновенно не бывает настолько значительным, чтобы мешать возвращению больного к его обычной деятельности.

Как мы выше указывали, к психическим расстройствам могут вести все вообще процессы в организме, при которых по каким-нибудь причинам в кровь поступает сразу большое количество ядовитых веществ. К таким относятся, между прочим, процессы, развивающиеся в связи с родами, благодаря чему непосредственно после родов, а отчасти во время беременности и кормления грудью, возникает особенно большое число разнообразных душевных заболеваний. Встречаются случаи острых психозов и при других самоотравлениях организма. Вот как описывает один из таких случаев проф. Крепелин:

«39-летний учитель был доставлен в клинику проф. Крепелина после того, как с ним утром случился один, а вечером три судорожных припадка с потерей сознания. Он при этом упал, тело его стало неподвижным, лицо при хриплом дыхании посинело, появились подергивания, вначале в лице, а затем в руках и ногах; один раз у него пошла кровь изо рта вследствие прикусывания языка. После припадков он был спутан, несознателен, потом возбужден, метался, дрался. Выяснилось, что больной 6 месяцев тому назад упал на улице, и за 5 дней до приема в клинику с ним случился второй подобный припадок. Он отличался большой умеренностью в употреблении спиртных напитков. При приеме он был спокоен, хотя еще и несколько оглушен, давал о себе правильные сведения, В течение первой ночи было еще 9 судорожных припадков. На следующее утро сознание больного было неясное, он считал себя то дома, то в клинике, не узнавал врача, не помнил первого исследования, бывших с ним припадков и переживаний вчерашнего дня. Соседа больного он принимал за «модель», по поводу другого ему казалось, что он где то раньше видел его. Возраст свой он определял в 69,59,39 лет. Физическое исследование этого упитанного, среднего роста мужчины обнаружило, кроме большого зоба, неправильный, временами пропадающий пульс в 100 ударов (в минуту) и большие отклонения от нормы в составе мочи при значительном уменьшении ее количества. И в последующие дни больной был несколько оглушен, не мог разобраться во времени, в окружающем, принимал соседа-больного за даму и не помнил своих последних переживаний. Он неоднократно вставал с постели, бродил и сильно противодействовал всякой попытке уложить его. Затем появились многочисленные галлюцинации слуха и зрения; он видел цеппелин, и пароход, хотел в ванне поймать рыбу, слышал, что он должен быть казнен, что служители замышляют против его жизни, принимал врача за продавца сигар. При этом он считал, что он находится то в одном, то в другом месте. Настроение его было временами тревожное, в большинстве же случаев веселое, шутливое. Временами он становился раздражителен, беспокоен, нападал на окружающих, и тут же опять вполне удовлетвор¨нный говорил о золотой свадьбе, предстоящей ему завтра, видел перед собой жениха, за которого его мать сегодня выходит замуж. Иногда появлялось некоторое сознание болезни. Больной объяснял, что он больше не в состоянии различить действительность от иллюзий; голова становится хуже, если он долго лежит.

Только через неделю больной стал, наконец, отдавать себе отчет в своем положении, хотя еще не мог правильно оценить количество времени, протекшее со дня его помещения в клинику. Однажды утром ему пришло в голову, что многое из пережитого им в последние дни имело место лишь в его воображении. Ему казалось, что он был на свадьбе своей матери, которая ему в угоду вышла замуж за старого еврея. Это была роскошная свадьба в гостинице с музыкой и пением; присутствовало множество гостей. Позднее представилось, что невеста больного уже раньше состояла в связи с другими. Все менялось; это был кинематограф, трансформация с разнообразными костюмами. На медном подносе появилась картина; остальные больные говорили и пели в такт. Служитель, которого он считал гостем на свадьбе, хотел его кастрировать, но ему счастливо удалось избежать этой участи. Другой больной казался ему его соперником, который также был обманут…»

Для более ясного распознавания случая был произведен химический анализ крови больного, при чем оказалось, что значительное количество мочеобразующих веществ задерживалось у него в крови, не выделяясь через почки в мочу, результатом чего явилось так наз. уремическое отравление. Повидимому, благодаря хроническому заболеванию почек у больного произошло быстрое накопление в крови ядовитых продуктов распада, вызвавшее острое расстройство деятельности мозга, характерной чертой которого явилось, как и при белой горячке или при инфекционном бреде, сноподобное помрачение сознания, протекавшее в сопровождении галлюцинаций и запутанных бредовых переживаний с переменой настроения, беспокойством и судорожными припадками.

Внимательный читатель, возможно, уже подметил значительное сходство, существующее между всеми до сих пор описанными психическими расстройствами. Чаще всего это были—состояния острого галлюциноза, сопровождающиеся обычно расстройством сознания, (так наз. острый бред) и явления амнестического симптомокомплекса (Корсаковский психоз); мы отмечали также затяжные галлюцинозы с бредовыми мыслями, особые состояния оглушенности и растерянности, а при уремическом психозе встретились и с судорожными припадками. Описанные формы могут вызываться еще одной группой причин, именно повреждениями мозга, возникающими от ушибов головы, сотрясений и пр. Состояние оглушенности и постепенно нарастающего бессмыслия, при чем больной как бы тупеет, становится вял, безразличен и жалуется только на все возрастающие головные боли, мы видим при быстро растущих опухолях мозга и других болезнях, увеличивающих количество вещества (напр, мозговой жидкости) в черепной коробке и соответственно этому усиливающих давление, испытываемое всем мозгом в целом. Некоторые воспалительные болезни самого мозга, имеющие своей причиной особого вида инфекции (напр., так наз. летаргический энцефалит, который у нас одно время неправильно называли сонной болезнью) также вызывают своеобразные аномалии в психической деятельности. Не останавливаясь более на деталях, мы еще раз должны подчеркнуть важное значение того факта, что различные так наз. экзогенные факторы, к которым прежде всего относятся отравления, инфекции и травмы, несмотря на их разнообразие, часто вызывают одни и те же или сходные проявления болезни. Основываясь на этом Факте, многие авторитетные психиатры утверждают, что есть особый, как они выражаются, экзогенный тип реакции, другими словами, что есть совершенно определенные, не зависящие от частной природы действующих на мозг факторов, Формы, которыми психика человека отвечает на все экзогенные воздействия. Главной особенностью этого типа реакции проф. Бумке считает то, что мозг человека в таких случаях реагирует психическими явлениями, несвойственными ему по природе, чуждыми его обычному типу реакции, в противоположность болезненным проявлениям другого рода (реакциям эндогенным), представляющим из себя выявление и развитие свойств, заложенных в самой нервной организации данного человека.