Следует отметить, что в гипобулических проявлениях истерического и кататонического субъекта мы находим функцию воли, сведенной к самой элементарной паре контрастов, которая так часто придает свой отпечаток волевому выражению у детей и высших животных. Не спокойное обсуждение, взвешивание, выравнивание мотивов, но совершенно несдержанные, резкие выпады грубо альтернативного рода: или рабское «да», или слепое «нет». Эти гипобулические проявления воли чрезмерно сильны и своенравны в своем двигательном выражении. Они управляются не ясными мотивами, а сильными, тупыми, общими эмоциональными тенденциями, и поэтому гораздо труднее влиять на них путем разумных уговоров, чем при помощи элементарных физиологических раздражающих воздействий (боль, свист, команды и т. п.). Наконец, при них, как мы это видели на более низких филогенетических ступенях вообще, выражение воли и выражение аффекта еще не дифференцированы друг от друга, так что для подобных гипобулических форм выражения снова в полном объеме привлекаются рефлекторные аппараты и аппараты растительной жизни, что при более высоко дифференцированных функциях воли, как известно, уже не имеет места. Таким образом, при альтернативном расщеплении воли легко могут быть вызваны те двигательные неистовства, которые были описаны выше.

Гипобулическая альтернативная воля распадается на две группы: слепого сопротивления — негативистские феномены и слепого послушания — феномены внушения. Альтернативное колебание проявления воли между «да» и «нет» обозначают у детей, у истерических и кататонических субъектов как капризы.

Каждому известно, дети в определенном возрасте часто из-за мелочей впадают в состояние волевого противодействия. Они вдруг начинают сильнейшим образом сопротивляться, пуская в ход все свои мускулы и весь голосовой аппарат, своенравно отказываются от исполнения какой-либо просьбы и подобным образом ведут себя с большим упрямством еще долгое время после того, как причина исчезла и реакция тем самым стала бессмысленной. Это мы называем негативизмом. Доброжелательное мотивированное уговаривание при этом большей частью не действует. Реакция или исчезает с течением времени сама собой, или же внезапно и без всякого мотивированного перехода оборачивается в противоположное направление воли. Мы показываем ребенку, который только что топал ногами и кричал, прекрасное кушанье: в один момент он забывает все и, смеясь, подходит к нам. Резкий свист, внезапная пощечина заставляют его моментально замолчать. Отсутствие реакции на мотивы и отзывчивость на элементарные сильные чувственные раздражения характерны для гипобулических реакций. Негативизм истерического субъекта на профана производит также впечатление чего-то «детского», и, действительно в главном он аналогичен детскому поведению. При кататонии негативистские феномены обнаруживаются иной раз в таком чистом виде, что больной с точностью автомата делает противоположное тому, что от него требуют, и на каждое прикосновение к своему телу отвечает сильными мускульными противонапряжениями (Muskelgegenspannungen).

На практике более важными, чем негативистские, оказываются феномены внушения. Но важно иметь в виду, что оба круга явлений вырастают, так сказать, на одном и том же дереве, принадлежат к одному и тому же психологическому слою, соответствуют друг другу, как обратное отражение в зеркале. Так, нередко приходится слышать о молодых истерических особах, которые при терапевтическом эксперименте отличаются безграничной способностью поддаваться внушению, что они, согласно описанию их домашних, необыкновенно своенравны, «упрямы, как козлы», постоянно противоречат в обыденной жизни. И мы видим, опять-таки на терапевтических сеансах, как слепое автоматическое повиновение приказаниям и слепой негативизм постоянно переходят друг в друга.

Под внушением мы понимаем перенос ощущений, представлений и в особенности волевых побуждений, совершающийся не в соответствии с основаниями и мотивами, а непосредственно путем внешнего возбуждения. Как мышление, имеющее характер внезапности, всегда сотрудничает с апперцептивным мышлением, функционируя под последним, как сильный компонент, так и в том влиянии, которое один человек оказывает на другого, наряду с убеждением с помощью оснований и мотивов, определенную роль обыкновенно играют и моменты внушения. Мы видим ежедневно, как один человек при наилучшем знании дела и сильной логике достигает своими выступлениями незначительных результатов, тогда как другой с самыми сомнительными основаниями добивается необыкновенно важных последствий. Во врачебной практике, так же как и в политике, это вполне очевидно. Не существует никакой большой области человеческой жизни, в которой внушение не принадлежало бы к важнейшим факторам практической психологии. В больших скоплениях людей возникают особенно сильные внушающие воздействия, так что отдельный человек из-за всестороннего притока к нему внушающих моментов в конце концов оказывается совершенно лишенным собственного критического мышления. Он только капля в потоке общего настроения или воли, которое создается неожиданно страшным видом, несколькими громкими восклицаниями или лозунгами какого-нибудь оратора. Это явление называют массовым внушением. У первобытных народов как единичные, так и массовые внушающие воздействия в среднем сильнее и распространеннее, чем у дифференцированных культурных людей. В крестовых походах детей, в эпидемиях танца и бичевания в средние века наблюдались феномены массового внушения такой силы и в таких масштабах, что в настоящее время они воспринимаются как душевные болезни народа. Намеки на это еще обнаруживаются во времена войн и революций в бессмысленных созданиях легенд, в основаниях сект, в резко отвратительных, гнусных делах.

Несмотря на это общее значение внушения, как постоянно действующей в сплетении с целеполагающей волей составной части нашей нормальной душевной жизни, мы видим также, как феномены внушения проявляются и совершенно изолированно от целеполагающей, руководимой мотивами воли после ее исключения, как самостоятельная действующая составная часть нашей душевной машины, и происходит это именно в тех «исключительных состояниях», в которых гипобулические и гипоноические механизмы также достигают исключительного господства, следовательно, прежде всего в гипнозе и в истерических состояниях, затем в своеобразном выражении при кататонических формах шизофрении. У кататоников внушаемость обнаруживается в преувеличенном до карикатурности виде в явлениях каталепсии и автоматического подчинения приказаниям. Каталепсия представляет,. конечно, самую низшую ступень феноменов внушения. Она состоит в том, что кататоник сохраняет любое положение, которое придают его телу, так что его тело можно формировать, как воск (Flexibilitas cerea). На элементарное чувственное раздражение (например, сгибание руки) автоматически и без малейшего размышления получается ответ в форме моторной установки мускулатуры. Тот же автоматический характер мы находим, впрочем, и в сокращениях мускулов-антагонистов при некоторых кататонических негативизмах. Автоматическое исполнение приказаний, напротив, представляет более высокую форму внушаемости. Хотя реакция происходит здесь также автоматически, но уже в ответ не на элементарные телесные раздражения, а на дифференцированные психические комплексы, на слова и требования, причем здесь она имеет положительный характер, тогда как при негативизме отрицательный.

Также и при глубоком гипнозе наблюдаются обе формы внушаемости. Мы находим прекрасные каталептические состояния мускулов, но также особенно выраженные действия словесного внушения, причем простые приказания исполняются слепо, без размышления и критики, и простые наглядные представления точно так же слепо принимаются как нечто реальное. Загипнотизированному можно внушить, что картофель, который дают ему в руки, — это яблоко, и можно побудить его укусить это воображаемое яблоко. Внушения, полученные во время гипноза, отчасти действуют и в бодрствующем состоянии (послегипнотическое внушение). Этот факт мы используем в своей врачебной практике.

Феномены внушения у истерического субъекта существенно не отличаются от таковых при гипнозе. Лучше всего их изучать на терапевтических сеансах при лечении внушением в бодрствующем состоянии. Мы находим при этом скачкообразное чередование феноменов внушения и своенравных негативизмов, смешанных в разных пропорциях. В то время как при лечении более легких форм детской истерии мы встречаемся практически только с одной восковой внушаемостью, терапевтические сеансы по поводу старых рентовых и военных невротиков часто отличаются преобладанием самых сильных негативизмов с дикими гипобулическими двигательными неистовствами, которые можно прекратить иногда только с помощью прямого насилия. Это связано, во-первых, с возрастом и полом, причем у взрослых мужчин истерические состояния в среднем наступают гораздо труднее, но часто и труднее устраняются, чем у женщин и детей. Во-вторых, это связано с тем, обусловлен ли невроз сильными мотивами целевого характера или же дело заключается в более случайном, полупритворном ответе на недоброжелательное отношение окружения.

Если мы сведем воедино наши наблюдения относительно негативизмов и феноменов внушения, то мы можем различить два, путем промежуточных ступеней переходящих друг в друга, типа последних: более примитивную элементарную форму, где, как при процессе дрессировки высших животных, за элементарными чувственными раздражениями (боль, свист, восклицание команды) следуют элементарные мускульные разряжения в положительном (каталепсия) или в отрицательном (кататоническое напряжение мускулов-антагонистов) смысле, и более высокую форму, где представления и приказы передаются при помощи языка, причем может также существовать и негативистская реакция или автоматическое исполнение приказаний в более сложных действиях. Но и эти более сложные импульсы воспринимаются также в готовом виде, слепо, т. е. в виде размышлений, критики или продуманного мотива, и так же слепо выполняются. Что действует при последнем типе внушающим образом, т. е. обходя верхний душевный слой апперцептивного и целевого мышления? Это прежде всего сильные элементарные чувственные качества, которые связаны с произносимым словом. Типичным примером этого является громко поданная команда, стоящая на границе между словесным требованием и резким элементарным чувственным раздражением. Так, терапевт, применяющий внушение, охотно использует резкие, отрывистые, ясные восклицания, произносимые с усилением голоса, даже с криком, и при случае подкрепляемые оптическими и осязательными ощущениями, жестами, схватыванием, сотрясением, причинением боли при помощи электрического тока, или, наоборот, тихие, бормочущие или шепчущие звуки голоса в полузатемненной комнате, чтобы привести пациента в пассивное, безвольное, восприимчивое состояние полусна. Наряду с элементарными чувственными качествами произносимого слова величайшее значение для внушения имеют его сферические связи. Об этом мы уже упоминали раньше.

Также и в обыденной жизни чувственное качество и сферический отзвук вместе обусловливают, в сущности, реальность или нереальность высказанного слова. Поэтому во всех профессиях для достижения внушающих воздействий простейшим необходимым условием является управление своими органами движения и собственным голосом, более сложным выступает инстинктивное чувство речи по отношению к сферическому заднему фону избранного слова.