Снижение социальной направленности личности и нарушение общения как ведущие компоненты психологического синдрома шизофренического дефекта по-разному могут выступать в структуре тех или иных личностных особенностей и по-разному, индивидуально проявляются у каждого конкретного человека.
Как уже было показано при экспериментальном изучении ряда параметров регуляции совместной деятельности, больные различались как по уровню нарушения общения, так и по своим способностям к преодолению этой недостаточности, т. е. по своим компенсаторным возможностям. Обнаружилось, что эти способности значительно снижаются по мере нарастания шизофренического дефекта. Важным оказалось и то, в какой структуре дефекта выступают нарушения общения: при парциальном или тотальном его характере, в структуре последнего значительно снижаются все основные параметры общения: потребностно-мотивационные, регуляторные и компенсаторные. С другой стороны, при неглубокой степени парциального дефекта могут выявляться достаточно высокие адаптационные возможности больных шизофренией. В этой связи особый интерес представляют экспериментальные данные, полученные при катамнестическом исследовании группы лиц, перенесших в прошлом шизофренический приступ, находящихся на протяжении 10 лет и более в состоянии стойкой ремиссии (практического выздоровления) [157]. Все они (28 человек) характеризуются высокой степенью социальной адаптации: работают на квалифицированных работах, имеют семью, детей, живут полноценной жизнью, хотя при клиническом анализе у них были выявлены черты «ювенилизма», который накладывал отпечаток на все стороны их жизни: на их мировоззрение, увлечения, выбор друзей и профессии, поведение в коллективе, манеру одеваться и т. д. Другой особенностью этих лиц были изменения в эмоциональной сфере, проявляющиеся в некоторой эмоциональной уплощенности, носящей парциальный характер и не препятствующей грубо их социально-трудовой адаптации. Их контакты, как правило, были формальны и лишены эмоционального заряда.
Приведенное исследование выявило ряд личностных особенностей, способствующих повышению уровня социальной адаптации и общения у этих лиц. К ним относятся: относительно высокий интеллектуальный уровень, способность к рефлексии и достаточный уровень самосознания. Они, как правило, адекватно оценивали свои возможности, критически отмечали свои недостатки и старались их преодолеть, стремились к выполнению тех или иных видов профессиональной деятельности, которые соответствовали их способностям и возможностям. Им был свойствен высокий сознательный контроль собственной деятельности. Социальный и профессиональный статус требовал от них установления и поддержания деловых контактов. Это вынуждало их активно преодолевать присущие им аутистические установки. Таким образом, наряду с характеристиками способностей и самосознания существенным оказывался и уровень психической активности каждого из них. Все исследованные этой группы хорошо осознавали задачу совместной деятельности. 76 % из них характеризовались высоким уровнем регуляции совместной деятельности, т. е. осуществляли ее саморегуляцию либо значительно улучшали свою деятельность под воздействием мотивирующих стимулов. (Напомним, что такой уровень регуляции характеризовал деятельность лишь 37 % больных шизофренией с выраженным дефектом, а большинство из них так и не улучшили свою деятельность после введения мотивирующих стимулов.)
Проанализируем особенности общения двух больных шизофренией, существенно различающихся по ряду личностных характеристик.
Б-й X., 30 лет. Раннее развитие с признаками дизонтогенеза: много кричал, плохо ел, устраивал истерики, бросал предметы на пол, стереотипно двигал головой и конечностями, был моторно неловок, хотя в умственном и речевом развитии не отставал от сверстников. С детьми не играл, предпочитая одиночество. До 4-го класса отказывался самостоятельно ходить в школу, его сопровождала бабушка. Учился хорошо. Учителя отзывались о нем как о способном, но странном ребенке, на уроках как будто отсутствовал, часто не знал, что задано. Интересовался приключенческой литературой. В 6-м классе после несправедливой, по его мнению, единицы вообще перестал отвечать на уроках. Когда учителя приходили к нему заниматься домой, прятался от них под кровать. После окончания 8-го класса отказался продолжить учебу. Окончил годичное радиотелевизионное училище и по распределению работал на заводе, не справлялся со своими обязанностями. Последние 13 лет нигде не работает. Оформлена II группа инвалидности. Несколько раз стационировался по поводу сенестопатических расстройств, которые носят крайне вычурный характер и сопровождаются нелепым поведением.
К экспериментально-психологическому исследованию относится положительно, свои неудачи пытается объяснить физическим состоянием. Уровень обобщения снижен, классификацию предметов не может провести по единому логическому основанию, он склонен создавать конкретно-ситуационные объединения предметов, носящие вычурный характер. Больному свойственно рассмотрение предметов в необычных аспектах. Так, например, он производит классификацию животных по признаку статичности, по «выражению позы», по величине, по издаваемым звукам. Выявляется склонность к актуализации латентных свойств и отношений предметов, нестандартных речевых связей (коэффициент стандартности 45 %). Снижение психической активности проявляется в недостаточной инициативности и продуктивности и нарушении произвольной регуляции деятельности и ее контроля.
При включении его в совместную деятельность с другим больным по идентификации объектов с трудом входит в ситуацию, не проявляет никакой инициативы, не задает уточняющих вопросов. Мотивация совместной деятельности формируется постепенно под воздействием коррекции извне. Лучше справляется с ролью описывающего объекты, чем отгадывающего по описаниям другого. Первая роль является более пассивной, он может лишь реагировать на реплики и замечания партнера., Роль отгадывающего требует более активного поведения, при затруднениях он должен активно задавать вопросы, адекватно их формулировать и коррегировать деятельность партнера. Эта роль оказалась совсем непосильной для него. Совместную деятельность больной X. оценивает как индивидуальную, никак не анализируя деятельность партнера. Все ошибки приписывает себе, обнаруживая склонность к заниженной самооценке.
Б-й К., 32 года. По развитию опережал сверстников. В 4 года умел писать и читать. Старался понравиться взрослым, заслужить похвалу. Однако с детьми контактировал плохо. Ему были свойственны ранние увлечения, в младших классах увлекался Китаем, изучал китайский язык. Дети относились к нему иронически, дразнили его «умником». Его отношения к взрослым характеризовались отсутствием чувства дистанции и пренебрежением к авторитетам. Его поведение отличалось активностью и необычностью. Работая вожатым в лагере, воспитывал детей своеобразно, «на китайский лад». После окончания 8 классов работал на заводе и одновременно учился в вечернем техникуме. Работа не нравилась.
Состояние изменилось, когда он находился на службе в армии, — появилась слабость, ухудшилось настроение, расстроились сон и аппетит. Лечился в госпитале. После возвращения из армии закончил заочно исторический факультет МГУ. Работает научным сотрудником. Отношения с сослуживцами плохие. Часты конфликтные ситуации. Не справляется со своими обязанностями. Последний год нигде не работает, постоянно находится на больничном листе. Стационирован по поводу астеноипохондрических проявлений на фоне изменений личности типа «фершробен».
Несмотря на внешне положительное отношение к исследованию, контакт с больным формальный. Выражена склонность к пустым, бесплодным рассуждениям, основанным на поверхностных, формальных аналогиях. Обращает на себя внимание утрированная, претенциозно-оценочная позиция больного. Самооценка завышена при сниженной критичности к себе и результатам своей деятельности.
При исследовании мышления испытывает трудности решения формальнологических задач, что свидетельствует о негрубом снижении уровня обобщения. Выражены тенденции к установлению необычных формальных, чисто вербальных связей, склонность к актуализации латентных, малозначимых свойств и отношений предметов и явлений, к рассмотрению их в необычных аспектах, так, например, ботинок и карандаш сопоставляет по признаку «протяженности», а часы и реку — по свойству «подвластности человеку в отношении придания им цвета — отходы производства придают реке новый цвет, а часы окрашивают при изготовлении в любой цвет». Обращает на себя внимание обилие вычурных формулировок и выражений.
Нарушение психической активности проявляется прежде всего в снижении произвольной регуляции деятельности, особенно на уровне контроля. Для больного характерно грубое снижение социальной регуляции деятельности и поведения, с чем связаны его трудности в межличностных отношениях.
В ситуации совместной деятельности он более активен и инициативен по сравнению со своим партнером. Быстро включается в деятельность, задает вопросы, пытается коррегировать партнера. При смене ролей, выступая в качестве интерпретатора изображений, значительно снижает уровень своей деятельности, не ориентируется на партнера, не обнаруживает стремления быть понятым, не поддается коррекции со стороны экспериментатора. Свою деятельность оценивает неадекватно — считает, что он и в той и в другой роли одинаково хорошо справлялся с заданием. Все успехи приписывает себе.
При сопоставлении особенностей поведения этих больных в ситуации совместной деятельности бросается в глаза их различие. Больного X. можно отнести к «пассивному» типу: он плохо включается в задание, не проявляет инициативу, не задает вопросов. Но под руководством других и при стимуляции извне он способен улучшить свою деятельность и подчинить ее задаче общения. Роль интерпретатора изображений дастся ему гораздо легче, чем роль выбирающего изображения, когда он вынужден как-то регулировать действия партнера и направлять совместные действия на решение общей задачи, иначе он не может правильно идентифицировать изображение. С этой ролью он совсем не справляется.
Больного К. можно отнести к «активному» типу. Он легко включается в ситуацию эксперимента, задает вопросы, пытается и не безуспешно коррегировать партнера, требуя от него более адекватных характеристик изображений и уточнений. Можно думать, что необходимость идентифицировать и выбрать изображение способствует повышению регуляции его деятельности.
Однако в роли интерпретатора он перестает ориентироваться на партнера, дает субъективные и непонятные интерпретации изображений, при этом партнер оказывается не в состоянии его коррегировать. Их деятельность распадается, совместная деятельность превращается в псевдосовместную.
Совершенно различны и результаты совместной деятельности этих больных в разных ситуациях. В ситуации I, когда пассивный X. выступал в более адекватной для него роли интерпретатора, а «активный» К — в роли «выбирающего» изображения на основе этих интерпретаций, имело место взаимодействие партнеров. К- стремился коррегировать деятельность X. В результате все 10 изображений были идентифицированы правильно. В ситуации II при смене ролей, когда явно обнаружились монологическая направленность К. и полная несостоятельность в этих условиях X., взаимодействия не возникло, совместная деятельность осуществлялась лишь внешне, а по существу она разрушилась. Было адекватно идентифицировано лишь 40 % изображений.
Если поведение X. типично для личности с выраженными чертами аутизма, то поведение К. выглядит менее типичным. Наши исследования показали, что аутизм может иметь разные формы проявления: это не всегда избегание общения и уход от него. Больные могут выглядеть внешне общительными, но их общение оказывается формальным, односторонним, монологичным. Другой человек выступает для них лишь как объект для самовыражения, а не как собеседник, не как взаимодействующий с ним субъект. Проявление такой формы аутизма в клинике образно называется аутизмом «наизнанку».
Разные типы нарушения общения, присущие двум больным, проявляются в структуре определенных личностных особенностей. У больного X. на первый план выступает снижение потребностно-мотивационного аспекта психической активности при относительной адекватности самооценок и готовности к коррекции своей деятельности. Для него характерно пассивное и реактивное общение. Поведение К. отмечается стеничностью. Ему присуще грубое нарушение самосознания, самооценки и критичности. Его общение носит односторонний характер, оно монологично и плохо поддается коррекции. Вместе с тем обоим присущ ряд общих черт: снижение социальной направленности и социальной регуляции деятельности и снижение мотива общения, которое проявляется, как мы это видели, в разных формах.